«Особенный» город: как севастопольский миф становится инструментом колонизации

Примечание редакции

На данный момент Украина на законодательном уровне признает коренными народами Крыма крымчаков, крымских караимов и крымских татар. Все они были сформированы на территории полуострова, однако, помимо них, в Крыму также сформировались урумы и румеи, или надазовские греки. Эти два народа были депортированы с полуострова по приказу Екатерины II. 9 марта 1778 года она подписала два рескрипта с приказом провести переселение всех христиан Крыма (урумов, румеев, армян, грузин и валахов; всего 31 386 человек). Такое переселение императрица объясняла «помощью братским христианским народам» в защите от преимущественно мусульманского населения Крыма. Однако это не соответствовало действительности: население Крыма до первой российской аннексии было весьма разнообразным, нередко создавались межконфессиональные, межэтнические и межрелигиозные семьи. Так, против этой депортации выступали в том числе и крымские мусульмане. Как отмечает Богдан Короленко, кандидат исторических наук и сотрудник Украинского института национальной памяти, "[к]омандующий Крымским корпусом (с марта 1778 г.) Александр Суворов, на которого возлагалась акция депортации, по этому поводу 4 августа 1778 г. писал: «Дело идет своим чередом, как бы в том татары, теряя душу из тела, не мешали»". Таким образом большое количество урумов и румеев были расселены в Надазовье, преимущественно на территории современной Донецкой области. По переписи 2001 года, наибольшее их число (более 21 000) проживало в Мариуполе, который был оккупирован российской федерацией весной 2022 года, и является одной из главных трагедий российско-украинской войны.

Однако некоторое количество крымских греков оставалось на полуострове и после депортации 1778 года. До начала Второй Мировой войны в Крыму проживало более 20 000 греков. Их принудительное выселение проводилось 27-28 июня 1944 года — тогда депортации подверглись 15 040 греков. В результате дополнительных выселений всего было изгнано 16 006 человек. Также во время депортации крымских татар 1944 года вместе с ними были выселены несколько сотен крымских караимов, что было значительной частью всего караимского населения полуострова, так как по переписи населения 1926 года в Крыму проживало всего 4213 караимов. 

Более полную статистику депортаций жителей Крыма, которые были представителями различных этнических сообществ, например крымских татар, немцев, итальянцев, болгар, греков, армян, ромов и других, можно посмотреть на сайте Крым. Реалии.

Я родилась и выросла в Севастополе — в городе «легендарном»

«Легендарный Севастополь» — официальный гимн города с 1994 года. Припев гимна, который знают наизусть все севастопольцы, звучит так:

Легендарный Севастополь,Неприступный для врагов.Севастополь, Севастополь —Гордость русских моряков!

 и «неприступном для врагов»

Также слова из припева известного всем севастопольцам гимна города «Легендарный Севастополь».

, в городе «русской славы»

Такое название города встречается во многих источниках (например, в названиях книг о Севастополе) и активно поддерживается российской пропагандой.

 и «русских моряков». Я слышу эти слова с самого детства: их повторяют мои родственники и учителя, они звучат на каждом празднике. Я вижу их в своем школьном дневнике

С 2000-х годов в севастопольских школах выдают «Дневник севастопольского школьника», который обязаны использовать ученики. В нем рассказывается история города и подчеркивается героизм севастопольцев.

 и на рекламных постерах. Я замечаю, что в учебниках Севастополь всегда упоминают отдельно — так, как будто бы мы тут и не в Крыму вовсе. Об этом мне говорят и друзья из других городов Крыма и Украины: «Вы тут – другие», «Севастополь всегда был особенным». После 2014 года слышать это стало еще больнее: инаковость Севастополя стала служить оправданием аннексии Крыма. Я чувствую себя везде чужой, другой, особенной. 

Из этого чувства особенности и вырос этот текст. Его цель — деконструировать это чувство, разобраться, откуда и почему оно появилось, какие нарративы за ним скрываются. Для этого сначала я исследую нарратив «особенного»: то, какие смыслы за ним скрываются, и почему этот нарратив — удобный инструмент для колониальной власти, чтобы укрепить свое влияние и продвигать нужные ей идеи. Затем я показываю, как и почему этот нарратив стал основой для городской идентичности севастопольцев. Россия на протяжении столетий поддерживала его и развивала в целях колонизации и русификации города и полуострова. Этот текст — попытка деколонизации истории моего родного города и связанной с ней идентичности. 

I. Как работает понятие «особенный»

Понятие «особенный» всегда предполагает свою противоположность — нечто обычное и даже заурядное, банальное. На его фоне «особенное» и становится особенным, то есть тем, что выделяется и привлекает к себе внимание.  Эмоционально оно окрашено позитивно, в то время как «обычное» воспринимается нейтрально или даже отрицательно. Все правила и нормы общества написаны для «обычных» людей, в то время как «особенные» могут делать что угодно, даже если это выходит за рамки закона и морали; особенным дозволено больше, они обладают бо́льшей властью. Потому понятие «особенное» воспринимается положительно: символически оно связано с властью и свободой выбора.

Борис Дубин  отмечает, что обозначение «режима», «порядка», «отдела», «совещания», «папки» как «особых» отсылает еще и к мифологизированным значениям секретности^[1]. Доступ к тайному — еще одна характеристика этого понятия. Только особенные имеют право знать тайну, этим они и отличаются от всех остальных. «Принципиальная недостижимость и непостижимость подобной власти символизируется как ее невидимость или по крайней мере как заведомая ограниченность всего лишь «человеческого» воплощения мощи такого масштаба»^[1], — пишет Дубин. Таким образом, нарратив «особенного» часто включает в себя еще и значения «сакрального» и «сверхчеловеческого». Такая власть априори недостижима для «обычных» людей, на нее нельзя повлиять, коммуникация и взаимодействие с ней невозможны. Это вызывает чувство беспомощности у населения страны. Например, это может выражаться в таком отношении с властью: «это они там решают наверху, а мы тут ничего не можем сделать». Чувство беспомощности, неспособности принимать участие в политической жизни общества снижает заинтересованность общества в политических процессах, чем закрепляет существующую социальную иерархию.

Все эти характеристики понятия «особенный» показывают, что оно наполнено не столько конкретными значениями и смыслами, сколько эмоциями и аффектами. Называя кого-то или что-то «особенным», мы манипулируем чувством принадлежности к более высокому сообществу. Такой статус помогает оправдывать любые действия этой группы, а интенсивная эмоциональная заряженность этих понятий помогает формировать стереотипы, а также мобилизовать общественное мнение в поддержку определенных идей или действий. В следующем разделе я покажу, как это работает на примере Севастополя. 

II. Севастополь — «особенный» город

Севастополь — город, который по своей сути является ядром процессов колонизации Крыма, был именно этим «особенным» для России. Основанный в 1783 году на месте крымскотатарской деревни Акйяр

В «Османском реестре земельных владений Южного Крыма 1680-х годов» упоминается это поселение и сообщается, что его населяли крымские татары, все — мусульмане. Последний раз эта деревня, как жилая, упоминается в исторических документах в 1784 году, после чего она опустела, видимо, вследствие эмиграции крымских татар в Турцию.

 (крымскотат. Aqyar), город сначала назывался Ахтиар. Однако такое имя города не вписывалось в «греческий проект»

Екатерина II стремилась разрушить Османскую империю и разделить ее территории между Россией, Священной Римской империей и Венецианской республикой. Ее глобальный «греческий проект» стремился (вос)создать Византийскую империю под эгидой России, однако полностью так и не был осуществлен, но в рамках этого проекта Россия завоевала Крым. Официальным и самым распространенным языком Византии был древнегреческий, потому населенные пункты Крыма были переименованы на древнегреческий манер.

 Екатерины II и князя Григория Потемкина, так что в 1784 году город был переименован в Севастополь

Впрочем, Павел I в 1797 году снова попытался вернуть городу название Ахтиар, однако неуспешно: оно просуществовало до 1826 года и во время этого периода использовались оба названия.

 (греч. Σεβαστός (Севастос) — «высокочтимый, священный» и греч. πόλη (полис) — «город»). Такое название с самого момента основания города подчеркивало ту сакральную роль, которую Российская империя ему готовила. Более того, новое название позволяло разорвать культурные и исторические связи с коренным населением этой местности. Они теперь становились «чужими», «другими» на своей земле, в то время как новообразованный город становился «своим», «русским», частью российской империи. К тому же, частью особенной: город был призван защищать южные границы империи и служить базой для черноморского флота. 

Для этого текста я опросила севастопольцев про их понимание «особенного» города и опыт жизни в нем. Некоторые из них признавались:

«Так странно, когда я рассказываю, пытаюсь разложить на какие-то кирпичики смысловые, то, из чего складывалась вот эта значимость, уникальность Севастополя и севастопольцев, то получается какой-то бред разрозненный. Но в целом, мы все — моё окружение, мои одноклассники, мои друзья, мы все — чувствовали себя такими».

«Якщо так подумати про досвід життя в Севастополі, ти весь час чуєш, що ти живеш в якомусь особливому місці, що завжди от тобі треба весь час пам'ятати, що ти наче живеш в якомусь особливому місці і якось через це ти звикаєш до того, що ти якийсь особливий, але до кінця ти не розбираєшся в чому особливість».

Их смятение и невозможность объяснить свои чувства связаны с тем, что содержание понятия «особенный» достаточно сложно рационализировать. Оно заряжено интенсивными эмоциями,  как было показано в предыдущем разделе. В случае с Севастополем нарратив «особенности» вплетен во все сферы жизни: в историю города, его правовой статус, демографию и идентичность горожан. Далее я разберу каждую из них отдельно. 

«Особенная» история

«—»

Основная составляющая нарратива «особенного» Севастополя лежит в его истории. Эпитеты, которые приписываются городу, такие как «город русской славы», «неприступный для врагов» и так далее, отсылают к мифологизированным событиям в истории города: двум его оборонам во время Крымской войны

Во время Крымской войны оборона Севастополя длилась с октября 1854 г. до сентября 1855 г.

 (1853−1856) и Второй мировой войны

Во время Второй мировой Севастополь оборонялся в 1941−1942 годах.

 (1939−1945), соответственно. 

Именно они и формируют ядро нарратива о сакральной роли Севастополя в истории России — о героизме его защитников. Защитниками Севастополя в российской историографии являлись, конечно же, исключительно россияне. Через призму этих двух событий осмысляется все история города. Однако реальная история города, как замечает украинский историк Сергей Громенко, насчитывает пять оборон

Три не вошедшие в канон обороны:1) Осада города немецкими войсками с 24 по 28 апреля 1918 года, защитники — красногвардейцы и матросы-черноморцы. 29 апреля большевики начали эвакуацию, а 1 мая немцы вошли в город.2) Осада города Рабоче-крестьянской красной армией с 15 по 28 апреля 1919 года, защитники — французы. 23 апреля пришли к окончательному согласию, и 28 апреля англо-французская эскадра вышла из Севастопольской бухты на внешний рейд. На следующий день в город вошли первые красные части.3) Осада города Советской армией с 16 апреля по 9–12 мая 1944 года, защитники — Вермахт. Штурм Сапун-горы советскими войсками начался 7 мая, а 9 мая Севастополь взяли полностью. После того, как немцы покинули город, начался бой за рубежом на мысе Херсонес, где Вермахт удерживал позиции до 12мая.

, причем ни одна из них не была успешной — город каждый раз сдавали наступающим. «[В]о всех пяти битвах за Севастополь защитники не смогли отстоять его ни разу! Так что неприступность Севастополя существует только в строках гимна и воображении ура-патриотов, а в реальности город брал каждый, кто этого хотел»^{[2, с. 73]}. 

Проигрыш России в Крымской войне (1853−1856) завершился подписанием Парижского мирного договора, согласно которому Российской империи запрещалось  содержать свои военные базы и флот в Черном море. Для того чтобы заглушить чувства унижения, разочарования, беспомощности и злости, Российская империя замалчивала свой проигрыш в войне, вместо этого сосредоточившись на прославлении героизма российских военных, которые защищали новые на тот момент имперские владения

Крым вошел в состав Российской империи всего за 70 лет до Крымской войны.

. Так, например, декабрист и путешественник Михаил Бестужев уже в 1856 году писал: «Севастополь пал, но с такой славой, что каждый россиянин, особенно моряк, должен гордиться падением, которое стоит блестящих побед»^[3]. Так начал формироваться нарратив «особенного» Севастополя — русского города-героя. К тому же этот нарратив старательно обходил стороной судьбу коренного населения полуострова, крымских татар: названия их городов и сел, их культура, язык и любые связи с Крымом стирались Российской империей. Во время Крымской войны и после ее окончания Российская империя постепенно распределяла земли полуострова между своими дворянами. Для крымских татар были созданы такие условия жизни, что многие из них были вынуждены покинуть родину, и переехать, например, в Турцию, где они могли свободно исповедовать Ислам. Это привело к тому, что в 1899 году более двухсот тысяч крымских татар покинули Крым. Таким образом Россия проводила политику поселенческого колониализма на полуострове, заселяя опустевшие после массового исхода крымских татар земли «своими». Такая колониальная стратегия была успешной, так как впоследствии эти «свои» становились «местным» населением захваченной территории, считали Крым своей родиной, себя — русскими, а значит Крым — российским. 

Всего лишь через пятьдесят лет после Крымской войны Российская империя вновь сосредоточилась на нарративе «особенного» Севастополя. Власть хотела отвлечь население от поражения в Русско-японской войне (1904−1905), а также связанных с ней бедности и прочих внутренних проблем. Пятидесятилетие первой обороны Севастополя отмечалось возведением множества памятников, среди которых Панорама Севастополя и Памятник Затопленным Кораблям, ставшие впоследствии главными достопримечательностями города. Памятники играют ключевую роль в формировании и закреплении исторической памяти, являясь визуальными и физическими воплощениями символов событий и связанных с ними идеологий. В случае Севастополя акцент на героизме защитников города помогает поддерживать миф о несокрушимой российской мощи и стойкости. А также оправдывать имперские амбиции России, как бы искупая их самопожертвованием защитников Севастополя, при этом вычищая из исторического нарратива все упоминания коренных народов и колониального насилия, совершаемого над ними. 

Вторая мировая война вывела севастопольский нарратив на новый виток развития. Героический миф был оживлен теперь уже советской пропагандой, которая описывала Севастополь и его защитников, переживших еще одну оборону в 1941−1942 годах, как продолжателей традиции, заложенной во времена первой обороны города в Крымской войне. Так, например, адмирал Павел Нахимов, один из участников первой обороны Севастополя, был возведен в статус национального героя в 1944 году.  Его имя было увековечено в советских наградах, а сам он стал иконой советской героической мифологии, занимал место рядом с такими историческими фигурами, как Александр Невский и Михаил Кутузов.

Тогда же, в 1944 году, с 8 апреля по 12 мая Красной армией была успешно проведена Крымская наступательная операция, в результате которой полуостров был освобожден от немецких войск. 15 мая 1944 года по всему Крыму прошли парады и празднования, посвященные его освобождению, а уже 18 мая началась депортация всех крымских татар с полуострова. Важно отметить, что указ о депортации Сталин подписал 11 мая, то есть практически в момент окончания «освободительной» операции. Поводом для депортации стало обвинение крымских татар в «массовом коллаборационизме». Так целый народ был оклеймлен как «предатели советской родины» несмотря на то, что более 20 000 крымских татар сражались в составе Красной армии, а их значительное присутствие в партизанских отрядах сыграло важную роль в сопротивлении нацистской оккупации. Всего, согласно официальным данным, в отдаленные регионы Советского Союза — от северного Предуралья до республик Центральной Азии — было депортировано 191 044 крымских татар. Таким образом на полуострове не осталось практически ни одного представителя этого коренного народа. Для того чтобы окончательно стереть память о них, этноним «крымские татары» был запрещен и не использовался ни в каких официальных документах СССР в течение сорока лет.

Следующим витком развития мифа стало празднование столетия Крымской войны и обороны города в 1955 году. Эти мероприятия проходили на фоне холодной войны, когда враги Севастополя времен Крымской войны — Великобритания, Франция и Турция — стали членами НАТО и противниками СССР. Именно в этот период были опубликованы десятки книг и сотни статей, посвященных истории обороны Севастополя 1854−1855 годов. Важнейшим трудом стал «Город русской славы: Севастополь в 1854−55 гг.» известного советского историка Евгения Тарле, изданный в 1954 году Министерством обороны СССР. Эта книга представляла собой смесь прославления русского народа и критики империалистического характера войны, основанной на марксистской теории. В своей работе Тарле сосредоточился именно на роли россиян в защите Севастополя, стирая вклад представителей других народов. Хотя в первой обороне Севастополя огромную роль также сыграли украинцы и беларусы (например, Петр Кішка

Матрос Черноморского флота, герой Севастопольской обороны 1854−1855 годов, участник Синопского сражения.

, чью фамилию русифицировали как Кошка, был этническим украинцем, а Александр Казарский

Военный моряк, герой русско-турецкой войны 1828—1829 годов, капитан 1-го ранга (1831), кавалер ордена Святого Георгия. В звании флигель-адъютанта состоял в свите императора Николая I. Получил широкую известность после того, как 18-пушечный бриг «Меркурий» под его командованием одержал победу в бою с двумя турецкими линейными кораблями.

 — белорусом).

В 1954 Крымская область была передана Украинской ССР со следующей формулировкой: «Учитывая общность экономики, территориальную близость и тесные хозяйственные и культурные связи между Крымской областью и Украинской ССР». Как считает украинский историк аграрной науки Петро Вольвач, эта передача оказалась вынужденной мерой из-за тяжелой экономической ситуации на полуострове, вызванной послевоенной разрухой и нехваткой рабочей силы после депортации крымских татар, немцев, греков, армян, чехов и болгар (всего более 300 000 людей): переселенцы из российских регионов, приехавшие на место депортированных, не имели навыков ведения хозяйства в степных зонах Крыма. В 1956 году Хрущев выступил с речью, в которой осудил политику Сталина, в частности — массовые этнические депортации. Однако, хотя многим народам было разрешено вернуться к себе на родину, три группы были вынуждены оставаться в изгнании: немцы, турки-месхетинцы и крымские татары. Российская пропаганда до сего дня называет передачу Крыма Украине 1954 года «подарком Хрущева», а российское население Крыма считает крымских татар «предателями» и «бандитами».

После распада СССР миф об «особенном» русском Севастополе не только сохранился, но и был переосмыслен в современной России, став важной частью ee националистического дискурса. Тот факт, что Севастополь оказался за пределами современных государственных границ, стал восприниматься Россией как «парадокс истории

Например, российский поэт Александр Николаев писал:На обломках нашей сверхдержавыВеликий парадокс истории —Севастополь, город русской славыЗа пределами российской территории. (Литературная Россия, 8 января 1993)

», который необходимо исправить. В целом, современная Россия не раз громко заявляла об «исторической несправедливости» того, что Севастополь и Крым в 1991 году вошли в состав Украины, используя нарративы о «русском» и «особенном» Севастополе. Те же самые нарративы были ею использованы и для оправдания аннексии: Россия называла ее «восстановлением исторической справедливости» и «возвращением в родную гавань». Таким образом, «особенная» история города стала важным инструментом в руках России для оправдания колонизации Севастополя и Крыма, позволив ей навязывать собственную культуру и идентичность в попытке стереть местные традиции и память. 

«Особенные» идентичность и демография

Как было показано выше, на протяжении истории Россия проводила последовательную политику уничтожения коренных народов Крыма, их культуры, языка, традиций, верований и идентичности. Эта политика сохранилась и в период независимой Украины. 

Начиная с 1990-х годов, Россия сосредоточилась на формировании образа Украины и всего украинского как чужеродного, другого для Крыма. Такое представление об украинцах как о «них» в противоположность «нас» — крымчан и особенно севастопольцев, — внесло весомый вклад в формирование нарратива «особенности» Севастополя. Каждое проукраинское культурное или политическое событие в Крыму описывалось в терминах «они пришли к нам». Подобные формулировки выполняли две важные функции: они внедряли идею о том, что Крым не был украинским, так как украинцы «приходили к нам» извне, и, следовательно, способствовали изоляции крымского общества от материковой Украины, препятствуя интеграции. Второй функцией было создание образа Крыма как потенциальной жертвы этой внешней угрозы, что должно было побуждать крымчан искать защиту у российской власти, которая обещала уберечь их от «украинских националистов».

В своей докторской диссертации, посвященной колонизации Крыма Россией в 1990-х годах^[4], украинский историк и исследователь Крыма Максим Свеженцев показал, что городская газета «Слава Севастополя» играла ключевую роль в распространении этого нарратива. Она регулярно эксплуатировала мифы о двух оборонах Севастополя, рассказывая о подвигах «простых севастопольцев», защищавших город, тем самым подчеркивая приверженность города России и его неразрывную связь с Черноморским флотом РФ, который подавался как неотъемлемая часть его идентичности. Причем эти мифы были использованы не только в статьях на памятные даты, такие как День Победы (9 мая) или годовщина начала Великой Отечественной войны (22 июня), но и постоянно упоминались в статьях на отвлеченные темы. Например, в 1990 году «Слава Севастополя» сообщала о помощи, оказанной горожанами переселенцам из Баку, жертвам этнических погромов, и трактовала это событие через призму исторической памяти города: редакция газеты подчеркивала, что Севастополь, как «город воинской славы», продолжает традиции помощи и поддержки, заложенные в военные годы.

Контроль России над крымскими медиа и информационным пространством препятствовал возможной деколонизации Крыма, на которую можно было надеяться после распада СССР и возвращения крымских татар в Крым в 1989 году. Однако пророссийские СМИ тех времен, наоборот, писали о «зверствах» крымских татар во время Второй мировой войны, о том, будто они вернулись, чтобы отомстить русским и так далее. Велась последовательная кампания для раздувания страха перед «крымскотатарским экстремизмом». В итоге, когда крымские татары вернулись в Крым, их семейные дома были уже заняты переселенцами, которые воспринимали их в основном враждебно. Когда 1990-х началось распаивание колхозных земель и передача их в частную собственность тем, кто работал в колхозах Крыма, передача земли крымским татарам, которые в послевоенное советское время работали в Узбекистане и Кыргызстане, стала бюрократически невозможной. Поэтому они были вынуждены прибегнуть к самопоселению, которое власти называли «самозахватом». Сначала они создавали временные палаточные городки, а потом строили постоянные дома.  Милиция, военные и иногда местные жители мешали строительству, штурмуя палаточные городки (например, кровавый погром в поселении Красный Рай под Алуштой в 1992 году, когда 26 крымских татар были взяты в заложники милицией). Эти настроения были впоследствии активно использованы в 2013−2014 годах, когда в медиапространстве распространялись истории о «страшных бандеровцах», якобы намеренных преследовать русских в Крыму, а также о крымских татарах, которые им будут помогать. 

СМИ на протяжении 1990-х и начала 2000-х годов активно описывали «украинизацию» и «татаризацию» Крыма как нечто ужасное и обязательно ведущее к насилию, в то время как продолжающаяся русификация Крыма наоборот подавалась как «естественный» процесс. Сам выбор таких терминов неслучаен: они были орудиями пропаганды, демонизировавшей восстановление украинской и крымскотатарской идентичности и скрывавшей при этом реальные преступления прошлого. «Украинизация», к примеру, используется для дискредитации усилий по восстановлению украинской идентичности после столетий русификации, а «татаризация» — для очернения возвращения крымских татар на свою историческую родину и их культурного возрождения после геноцидальных депортаций. Все это способствовало дальнейшему укреплению российской идентичности у крымчан и севастопольцев. Как замечает украинская историкиня Лариса Якубова, после столетий массового выселения и уничтожения крымских татар в Крыму, «[п]ослевоенная этнонацинальная история Крыма началась практически с нуля. Дополнительным роковым фактором было то, что происходила она в советском вненациональном контексте на фоне формирования послевоенного советского мифа о Великой Отечественной войне. [...] В результате на протяжении 1940−1950-х гг. в Крыму сформировалось наиболее молодое территориальное сообщество Украины, которое возникло не в результате общности исторического, территориального и этнокультурного происхождения, а было воплощением советского демографического проекта»^[6]. 

Так что нынешняя «особенная» идентичность севастопольцев — действительно, особенная, но не в том смысле, который вкладывает в него Россия. Ее отличительной составляющей является оторванность от этнических корней: Севастополь заселяли преимущественно переселенцами, носителями искусственно сконструированной сначала советской, а впоследствии и российской «великоимперской» идентичности. 

Не менее важной составляющей идентичности севастопольцев является и тот факт, что Севастополь долгое время был «закрытым городом», то есть въезд в него был возможен только по пропускам. Впервые Севастополь «закрыли» еще в 1916 году после взрыва линкора «Императрица Мария». В советское время город был закрыт для иностранцев с 1939 года и снова после освобождения от немецких войск в 1944 году. После обретения Украиной независимости, режим закрытого города в Севастополе сохранялся вплоть до 1995 года, когда ограничения были сняты, чтобы улучшить экономическую ситуацию. 

Севастопольцы часто вспоминают с ностальгией те времена, когда город был «закрытым». Тогда жители, имеющие местную прописку, обладали привилегиями для посещения города и ощущали себя «особенными», а военные и их семьи, составлявшие значительную часть населения, пользовались специальными магазинами, где могли купить редкие товары. Кроме того, в «закрытый» город было намного сложнее попасть «ненадежным» и «антисоветским элементам», что лишь способствовало сохранению особого состава населения и его менталитета. 

Крымские татары, возвращаясь в Крым в 1989 году, также не могли селиться в Севастополе, так как доступ в город был закрыт и для самих крымчан. Эта изоляция, усиленная систематической советской идеологической обработкой, а затем и российским влиянием, а также особенные привилегии, которыми пользовались севастопольцы по сравнению с другими крымчанами, привели к тому, что у севастопольцев сформировалась искусственная идентичность, в которой намешаны чувство собственной исключительности, «русскость», прославление военного прошлого города и восприятие всего украинского и крымскотатарского как чужеродного и враждебного. 

После аннексии Крыма Россия еще больше поощряла и культивировала такую идентичность у севастопольцев. Одновременно с этим она активно способствовала переселению россиян в Крым, что ослабляло связи севастопольцев с Украиной. Согласно российской статистике, к 2018 году в Крыму число переселенцев из России и стран СНГ составляло свыше 177 тысяч^[5]. В результате плотность населения в Севастополе и в Симферополе значительно увеличилась. Местное население не всегда радостно принимало новоприбывших, однако Россия проводит жесткие репрессии и всячески подавляет любые попытки выразить несогласие со своей политикой. В итоге, любые объективные исследования настроения жителей Крыма на данный момент невозможны. Украинский центр исследований проблем безопасности «Прометей» так про это пишет: «Крым вполне справедливо можно назвать регионом, утраченным для полноценной аналитики, где не работают классические инструменты исследования, социологические замеры, фокус-группы или экспертные опросы. При отсутствии доступа к оккупированным территориям сложно понять не только структуру населения, но и его настроения»^{[5, с. 118−119]}. Заново узнавать Крым придется уже после завершения войны. 

«Особенный» правовой статус

Говоря о нарративе «особенного» Севастополя, невозможно обойти стороной еще одну важную его составляющую — его правовой статус, про который любят напомнить сами севастопольцы, подчеркивая исключительность города. 

Из-за того, что Севастополь строился как база военно-морского флота, на протяжении истории его статус, действительно, всегда выделялся в правовом поле. Так, лишь через четыре года с момента основания, в 1787 году, город получил статус военно-морской базы, подчиненной напрямую Санкт-Петербургу, и стал отдельным административным округом

Город управлялся военно-морской администрацией, которая назначалась напрямую из Санкт-Петербурга, а во главе города стоял генерал-губернатор, который также командовал Черноморским флотом.

. В 1804 году Севастополь был признан «главным военным портом

Указом Императора Александра I Правительствующему Сенату от 23 февраля (6 марта) 1804 года.

», куда было запрещено заходить коммерческим кораблям. В советское время, несмотря на административные изменения, Севастополь сохранял свое стратегическое значение: в 1948 году он стал самостоятельным административно-хозяйственным центром. Россия любит манипулировать этим фактом, пытаясь оспорить принадлежность Севастополя Украине, однако, как пишут исследователи центра «Прометей», решение 1948 года не означало создания отдельной административно-территориальной единицы для Севастополя, так как понятия «самостоятельный административно-хозяйственный центр» и «город республиканского подчинения» не были закреплены в законодательстве СССР. Севастополь оставался частью Крымской области, и в решениях 1954 года о передаче Крыма Украине Севастополь упоминался наравне с другими городами региона [5, c. 34−36]. Более того, в Конституции Украинской ССР 1978 года Севастополь упоминается наравне с Киевом, тогда как в Конституции РСФСР значились Москва и Ленинград. В 1991 году жители Севастополя поддержали

1 декабря 1991 года на всеукраинском референдуме 57,1% жителей Севастополя проголосовали за независимость Украины. Для сравнения: в Крыму за независимость Украины проголосовало 54,2% избирателей.

 независимость Украины, а в Конституции Республики Крым 1992 года Севастополь был признан частью Крыма.

Проблемы со статусом Севастополя начались после распада СССР. В декабре 1992 года на VII Съезде народных депутатов РФ был рассмотрен вопрос о статусе города. Чуть позже, 9 июля 1993 года, российский парламент принял постановление, подтверждающее «российский федеральный статус» Севастополя, и поручил правительству РФ провести переговоры с Украиной. Но инициатива депутатов шла вразрез с политикой Ельцина по проходящим тогда переговорам с Украиной о Черноморском флоте, поэтому она не была выполнена [5, c. 35]. 20 июля 1993 года Украина оспорила постановление о Севастополе на заседании Совета Безопасности ООН, где представитель России Юлий Воронцов передал слова Ельцина о том, что ему стыдно за действия российских депутатов. В итоге Совет Безопасности ООН подтвердил свою приверженность территориальной целостности Украины и объявил постановление российского парламента недействительным. 

Севастополь в Украине получил статус «города со специальным статусом», наряду с Киевом, согласно Конституции Украины 1996 года. В таком статусе он и остается до сих пор, хотя дискуссии о его отмене в Украине периодически ведутся и по сей день. Россия же после аннексии Крыма в 2014 году выделила Севастополь как «город федерального значения» наравне с Москвой и Санкт-Петербургом. 

Россия использовала особый правовой статус города для легитимизации своих территориальных претензий и укрепления военного присутствия на полуострове на протяжении всех этих лет. Споры о нем начались из-за долгих и сложных переговоров о принадлежности Черноморского флота после распада

Военно-морской флот (ВМФ) СССР был размещен на территории большинства союзных республик, вопрос о его судьбе за пределами России решался по-разному: выводом сил флота на территорию РФ (как это произошло в Эстонии, Латвии и Литве), разделом флота между РФ и новой независимой республикой (как это случилось в Азербайджане) или легализацией присутствия ВМФ РФ на территории постсоветской республики (в случае с Украиной).

 СССР. Россия не хотела терять флот и базы на территории Украины, стремясь сохранить свое влияние на ее политику. Украина же стремилась установить контроль над Черноморским флотом, поскольку его основная часть находилась на её территории, включая главную базу в Севастополе. 

В 1992 году начались первые крупномасштабные действия России против Украины, нацеленные против передачи части Черноморского флота под контроль Украины. Когда 880-й отдельный батальон морской пехоты принял украинскую присягу, российский штаб немедленно распорядился его расформировать и усилил комплектование флота исключительно российскими военными. В июле 1992 года российская десантно-штурмовая группа захватила военную комендатуру Севастопольского гарнизона, после того как её личный состав принял присягу на верность Украине. Кульминацией конфликта стал отход сторожевого корабля СКР-112 под украинским флагом в Одессу, сопровождаемый попытками российского флота остановить его силой^[7]. В 1993−1994 годах Россия продолжала провокации, поддерживая сепаратистские настроения в Крыму. В ответ на ее действия, Украина была вынуждена ввести в Крым крупные силы Нацгвардии и пограничников. В конечном итоге процесс раздела завершился в 1997 году

В обмен на 31,7% флота (из украинской доли 50%) Россия погашает $526,509 млн государственного долга Украины. Соглашение о базировании ЧФ РФ на территории Украины действует в течение 20 лет с автоматическим продлением на пятилетние сроки, в случае согласия сторон. Сумма ежегодного погашения части украинского государственного долга за базирование ЧФ РФ в Украине составляет $97,75 млн.

, когда Россия получила большую часть флота и соглашение о базировании флота в Крыму до 2017 года в обмен на списание части украинского государственного долга. Во время президентства Леонида Кучмы и особенно Виктора Ющенко, Киев прямо сообщал, что рассчитывает на вывод флота на российскую территорию в установленный срок. Но Россия не готовилась к выводу флота и демонстрировала уверенность, что Черноморский флот останется в Крыму. Ситуация изменилась с приходом к власти пророссийского президента Виктора Януковича. В рамках Харьковских соглашений 2010 года

Согласно им,  срок действия соглашений 28 мая 1997 г. был продлен на 25 лет (до 2042 г.). С момента вступления соглашения в силу Россия снижает цену за поставки природного газа в Украину на сумму до $100 за кубометр. Начиная с 28 мая 2017 г. Россия должна платить аренду за базирование ЧФ РФ в Украине в размере $100 млн в год.

, в обмен на скидку на газ, срок пребывания Черноморского флота России в Крыму был продлен до 2042 года. После захвата Крыма весной 2014 года МИД России сообщил о расторжении соглашений 1997 и 2010 годов. Со своей стороны, Украина не прекратила действие соглашений, считая их сохранение целесообразным для использования в судебных процессах против Российской Федерации в международных судах.

Безусловно, Черноморский флот России всегда оказывал значительное влияние на общественную жизнь Крыма, и особенно Севастополя. В 1990-ых и 2000-ых годах зарплаты российских военнослужащих многократно превышали средние по городу. Большинство уволенных с военной службы офицеров Черноморского флота оставались жить в Севастополе. Российская пропаганда утверждала, что Черноморский флот является основной экономической опорой Севастополя, без которого город не может существовать. Однако, как пишет центр «Прометей», реальная ситуация свидетельствовала о постоянном снижении экономической роли флота, так как в городе активно развивался сектор услуг и приходили инвестиции из разных источников. Более того, флот имел хронические задолженности за коммунальные услуги, перед наемными строителями и налоговой службой^{[5, с.50−51]}. 

Россия всегда использовала Черноморский флот для усиления нарратива о «русскости» Севастополя. Так в 1990-ых годах флот устанавливал памятники, связанные с российской историей, управлял культурно-образовательными учреждениями общественного значения — актовыми залами, музеями, библиотекой, драматическим театром, детскими садами и школой. А в 1999 году на территории военного городка Черноморского флота были построены корпуса для филиала Московского государственного университета имени Ломоносова. В 1990-ых и 2000-ых годах в Севастополе отмечались праздники, связанные с ВМФ России, самым популярным из них был День ВМФ России, который отмечается в последнюю неделю июля. Обязательными элементами праздника были парад военных кораблей, показательные стрельбы и демонстрация профессиональной подготовки специальных подразделений флота. Президенты РФ несколько раз лично присутствовали на таких военных парадах, подчеркивая неразрывную связь Севастополя с Россией.

Черноморский флот активно участвовал в политике Крыма, поддерживая пророссийских активистов и политические группы в 1990-ых и 2000-ых годах. Например, в типографии флотского издания «Флаг Родины» печатались откровенно антиукраинские и сепаратистские материалы. Более того, офицеры флота предоставляли закрытую (в том числе разведывательную) информацию активистам пророссийских группировок^{[5, с.52]}. 

Россия всегда активно поощряла стремление севастопольцев подчеркивать свою уникальность, так как вкладывала в этот нарратив «особенности» отдельность от Украины, но не от России. Более того она сама сформировала нарратив о том, что Севастополь включен в российское культурное и историческое пространство, и как раз этим он и особенный. Таким образом, «особый» правовой статус Севастополя выгоден для России тем, что он не только поддерживает идею исключительности города, но и служит средством формирования альтернативной идентичности, несовместимой с украинской и даже крымской.

Заключение

Севастополь – это ядро колонизационной политики России, которую она ведет в Крыму на протяжении вот уже нескольких столетий. В ее основе — многослойный и искусственно сконструированный нарратив о том, что Севастополь — «особенный» город. С момента основания города, российская пропаганда переписывала его историю так, чтобы закрепить и усилить этот нарратив. Проигрыш в Крымской войне (1853-1856), начатой всего спустя семьдесят лет после присоединения Крыма, послужил преувеличенной героизации защитников города. Такие эпитеты, как «город русской славы» и «неприступный для врагов» служили инструментом подавления чувств разочарования и унижения от проигранной войны, заменяя их гордостью за защитников города – подчеркнуто русских. Сознательное замалчивание роли других народов, стирание их культуры и памяти также усиливали нарратив об «особенном» «русском» Севастополе. Впоследствии те же приемы были использованы и для мифологизации обороны Севастополя во время Второй мировой войны (1939−1945).

Эмоциональная окраска слова «особенный» и сконструированной россиянами истории города сформировали «особенную» — искусственную — идентичность севастопольцев. В ее основе лежит оторванность от этнических корней, а также смесь великоимперских и советских мифов. Закрытость города и его особый правовой статус также формировали «особенную» демографию города — преимущественно российских военных и тех, кто был лоялен российской власти. Все украинское и крымскотатарское в Крыму и особенно в Севастополе выставлялось как враждебное и чужеродное. 

В противоречие этому, я всегда подчеркиваю: я — украинка, крымчанка, севастопольчанка. Россия на протяжении столетий прилагает все усилия, чтобы стереть такую мою идентичность. Для того чтобы ей противостоять, важно деконструировать те нарративы, которые она использует в своих колонизационных целях, показать, что они — искусственны. 

Эта работа началась для меня с исследования моей семейной истории. Мои бабушки и дедушки приехали в Крым в послевоенные годы из Бурятии, Чувашии, Сибири и украинского Донецка. Все они стали крымчанами, часть из них — севастопольцами. Все они бессознательно стали орудием Российской империи в ее стремлении уничтожить коренное население и колонизировать полуостров. Некоторые из них стали носителями той «особенной» искусственной идентичности, которую я исследую в этом тексте, и забыли о своих корнях. Однако были и те, кто не забыл и передал эту память мне. Так, оказавшись в Крыму, на землях депортированного народа, они — тоже вынужденные переселенцы — стремились узнавать историю Крыма не из официальных источников, а из таких же личных историй своего окружения — их соседей, друзей, коллег на работе и всех, кто им встречался. Так складывалась другая — их собственная, многослойная — идентичность. Она взята не из сконструированных пропагандой нарративов, а соткана из личного опыта, переживаний и общения с другими переселенцами и крымскими татарами, которые возвращались в 1990-х в Крым. Их сложный опыт помог мне понять, как важно не забывать свои корни и исследовать историю своей собственной семьи, чтобы не стать заложниками чужих нарративов и понимать, откуда и почему мы оказались именно здесь. Осознание того, как моя семья попала в Крым, стало ключевым моментом в понимании сложности этого региона и тех процессов, которые формировали его современный вид.

Я надеюсь, что те крымчане и севастопольцы, которые не принадлежат к коренным народам полуострова, также заглянут в свои семейные истории и вместо сконструированной Россией идентичности отыщут свою собственную, без навязанных ролей извне. Она может быть сложной, многослойной, даже неудобной, но это будет началом сложного пути деколонизации своего мышления и понимания Крыма.